Рассказы [1984, худож. Е. Филатов] - Мажит Гафури

знал. Два года назад всю нашу рожь побило градом. Золотое поле превратилось в чёрное месиво. Мы остались без хлеба.

Летние грозы с градом чаще всего бывают в жаркий полдень. С тех пор отец стал бояться полуденной грозы.

Вот и сегодня в полдень по небу поплыли чёрные тучи. Слившись в одну, они заслонили солнце. Стало сумрачно и прохладно. Подул лёгкий ветерок, зашуршали листья деревьев. Где-то вдалеке ухнул гром.

Небо всё темнело и темнело.

И я услышал тревожный голос отца:

— Ой-бай, какая страшная гроза идёт! Как бы не было града! Как бы перед самой жатвой не побило наши хлеба!

Ветер усилился. Улица дымилась, как старый тюфяк из которого выбивают пыль.

Сверкнула молния, и уже совсем близко оглушительно грянул гром, будто там, в небе, невидимый пастух огненным кнутом ударил по тучам, как по стаду чёрных баранов.

— Пронеси, господи! — молила мать грозное чёрное небо. — Не дай погибнуть нашим хлебам!

Крупные капли забарабанили по окнам, по крышам. Пусть дождь, пусть ливень, только не град. Если град, тогда все пропало — и самовар, и корова, и сестрина шаль, и мой новый бешмет…

Как только кончилась гроза, я выскочил на улицу. Дорожные колеи и выбоины залило водой, но не видно было ни одной ледяной горошины. Черные тучи пронеслись, не причинив вреда нашим полям.

И лица выглянувших из домов людей просветлели, как небо, на котором снова ярко светило солнце.

— Уцелели наши хлеба. А дождь славный был, им на пользу…

Кто-то ещё сомневался:

— А не было ли града в поле?

Но ему возразили:

— Тогда бы и на улицу упало хоть несколько градин. А где они?

Все же отец не вытерпел, пошёл в поле проверить. Он возвратился успокоенный, с пучком колосьев в руке.

— Смотри, Вали, какие крупные! Не было в поле града, стоит наша рожь, как стояла. Уже поспевает. И урожай, только б не сглазить, будет богатый. Через недельку, даст бог, сразу после базарного дня, начнём жать.

После базарного дня! Значит, ждать мне осталось недолго.

Вечером в чистом небе сиял молодой месяц, блестящий и острый, как мой будущий серп.

III

На всех старых серпах отец уже давно насёк зубья. В базарный день он купил и принес домой еще один новый серп, красивый, с зелёной ручкой.

Увидев новый серп, я выпалил:

— Пусть он будет моим!

Сестре Салимэ тоже понравился новый серп с зелёной ручкой. Но сестра у меня очень добрая, с младшими никогда не спорит.

И на этот раз Салимэ уступила:

— Я уже привыкла к своему прошлогоднему серпу. Пусть новый достанется Вали, раз ему так хочется.

Я не мог налюбоваться своим новым серпом. По сравнению со старым он казался, таким блестящим, таким красивым! Когда же наконец я начну им жать!

И вот долгожданный день настал.

Мы поднялись раньше обычного, приготовили всё, что нужно, и выехали в поле. Там мы застали некоторых наших односельчан. И для них этот день был большим днём, началом жатвы.

Пока мы с отцом распрягали лошадь, сестра Салимэ с разрешения матери уже принялась жать.

— У нашей Салимэ счастливая рука, — сказала мать, — пусть она и начинает.

А я, новичок, выслушал отцовский наказ. Чтобы не поранить руку, остриё серпа, которым срезаешь колосья, надо немного наклонять вниз. Отец показал мне, как свивать перевясло — соломенный жгут, которым опоясывают сноп.

— Не делай его тонким. Тонкое перевясло порвётся, когда будешь переносить сноп, и сноп рассыплется. Ты понял меня, Вали?

Я ещё немного посмотрел, как быстро и красиво жнёт отец. Серп так и сверкал, словно играя, в его руке.

За отцом встала мать. Я встал между матерью и сестрой.

Я ещё не успел свить перевясло, как впереди меня глухо стукнул о землю третий сноп, поставленный Салимэ.

— Какие снопы тяжёлые! — радовалась сестра. — Это потому, что колосья крупные. Думаю, с одного воза пудов десять — двенадцать намолотим.

К нам подошёл сосед Хаким-бабай.

— Ого! Я вижу, и Вали начал жать. Так и надо. Очень хорошо, очень хорошо!

Я поставил свой первый сноп.

Отец, осмотрев его, посоветовал мне делать перевясла покрепче и собирать снопы крупнее. Тогда выгадываешь время: и перевясел понадобится меньше, и скорей перетаскаешь снопы.

Я готов был слушаться и отца и мать, но мой новый серп меня плохо слушался. Какой-то он тупой, неповоротливый, неудобный… Зря я не отдал его Салимэ!

Но родители подбадривали меня:

— Ничего, ничего получается, а потом будет ещё лучше…

Ныли большие пальцы на руках, но я снова нагибался, врезаясь серпом в гущу ржаных стеблей.

Я обрадовался, когда мать позвала обедать, хоть немного передохну. За обедом я всё поглядывал в поле: там стояло пока всего только двадцать, но моих снопов.

IV

Свою рожь мы убрали, но с новым серпом я не расстался. Мы нанялись жать рожь местного богача Салима-аги.

— Отдыхать будем потом. В страдную пору только и заработаешь, — любил повторять отец.

Первый день я жал вместе со взрослыми от утренней зари дотемна. Никто на меня не жаловался, и я не жаловался на свой серп.

На другой день мы услышали стук колёс. Это приехал бай проверять нашу работу.

Он оставил тарантас на краю поля и зашагал в нашу сторону медленно, озираясь, словно чего-то искал. Я понял: Салим-ага выискивал оставленные нами колоски.

Отец пошел ему навстречу и вежливо приветствовал хозяина. Но бай словно не слышал отцовского приветствия, он начал разговор с попреков:

— Галиахмет, так работать не годится. Грязно жнёшь. Слишком много хлеба остается в поле.

Бай помахал колосками, зажатыми в руке.

Отец стал оправдываться:

— Мы работаем честно и добросовестно, но за каждым колоском не углядишь. Если бы ты сам жал свою рожь, и после тебя бы тоже остались колоски.

Но бай продолжал твердить своё:

— Раз нанялись убирать мой хлеб, то должны работать чисто. Не зря я деньги плачу!

Бай искал повод, к чему бы придраться. Его бегающие глаза остановились на мне:

— А что здесь делает этот мальчишка?

Отец не успел ответить, как бай подошел к копне и, присмотревшись, взял в руки мой сноп.

— Слабо завязано. Когда такой сноп будут переносить, он рассыплется. Так дело не пойдет. Это ты вязал сноп?

Я молчал и, опустив голову, разглядывал свой серп.

— Разве можно доверять серп мальчишке? Какой из него жнец? Он только портит хлеб.

Лицо моё вспыхнуло от обиды. Я считал, что за это время уже научился. А оказывается, я жну